Фингал

Родился 11 октября (30 сентября) 1769 года в селе Казанском (ныне Борки) Тверской губернии в очень состоятельной семье. Происходил из старинного дворянского рода. Он закончил Сухопутный шляхетский корпус и начал военную службу в чине поручика.

По настоянию отца в 1804 молодой офицер переходит на службу в лесной департамент, где дослужился до кресла директора. О его гражданской службе известно мало. Вследствие служебных неприятностей вышел в отставку весной 1808 и уехал в свое небольшое имение Красный Яр Чистопольского уезда Казанской губернии. Там он заканчивает трагедию "Поликсена", которая была показана в Петербурге в мае 1809 года. Но после двух спектаклей пьесу сняли. В то время в столице гастролировала французская труппа и отечественные спектакли не давали полных сборов. Не получив от дирекции театра обещанные три тысячи рублей, Озеров потребовал возвращения рукописи "Поликсены". И хотя друзья хвалили пьесу, драматург впал в уныние. В приступе отчаяния он сжег свои рукописи - три акта трагедии "Медея" и наброски других пьес. Тревожные слухи о болезненном состоянии Владислава дошли до отца, он приехал навестить сына и, увидев его ужасное состояние, забрал в Борки. Однако теплая домашняя обстановка и заботы близких не остановили течения душевной болезни драматурга. Он уже ничего не писал, злоупотреблял наливками и настойками. Особенно резкое ухудшение случилось осенью 1812 года после взятия Наполеоном Москвы.

Владислав Александрович Озеров умер 17(5) сентября 1816 года на 47-м году жизни. Его похоронили в Борках на сельском кладбище.

Озеров начал свою литературную деятельность с французских стихов и переводов с французского, написал несколько од, лирических стихотворений и басен, но в истории литературы он представляет интерес исключительно как автор четырех трагедий: "Эдип в Афинах" (1804), 258 "Фингал" (1805), "Дмитрий Донской" (1807) и "Поликсена" (1809). Ода и лирика его не возвышаются над посредственностью, басни же интересны лишь темой; из четырех басен три трактуют тему судьбы дарования и бездарности. Первой ступенью к овладению искусством трагедии была слабая во многих отношениях, но уже характерная для художественного метода Озерова трагедия "Ярополк и Олег" (1798). Как видно из заглавий, Озеров брал содержание своих трагедий из русской истории, из античной литературы и из макферсоновского Оссиана ("Фингал"). Однако было бы совершенно излишним ставить вопрос о близости Озеров к тем источникам, откуда он черпал формально свой материал, и тем более упрекать его в искажениях, как это делали многие его критики. Надо признать, что Эдип и Антигона, Поликсена и Агамемнон Озерова ничего не имеют общего в характерах с героями древнегреческой трагедии, так же как Дмитрий и Олег - с соответствующими лицами из русской истории. Причина этого заключается не в незнании греческого языка и русских летописей, а в той задаче, с которой Озеров подходил к взятому материалу. Ни исторической, ни бытовой трагедии у Озерова искать нельзя, нет у него и трагедии классической. В последней силой, руководящей героями, причиной трагической коллизии, была судьба (в античной трагедии), долг, честь (Корнель). Но уже Расин во Франции в значительной степени дал перевес чувству - страсти - над долгом в руководстве человеческими поступками. Озеров, нашедший много родственного себе у Расина и потому часто подражавший ему, поставил чувство на пьедестал, подчинил ему все поведение человека, причем само чувство стало у него равнозначащим не страсти, а "чувствительности" (любимое выражение самого Озерова). Его герои - Дмитрий, Олег, Фингал, Эдип, а особенно героини - Предслава, Антигона, Монна, Ксения, Поликсена - люди чувства, нежного и мечтательного, через которое они воспринимают все их окружающее. Чувство делает человека героем, делает его гуманным, всепрощающим, свободным от узких понятий морали, долга, от религиозных суеверий. 259 Реформируя русскую трагедию в сторону психологизма, Озеров пытался пойти по тому же пути, по которому повел русскую прозу Карамзин. Сентиментализм Озерова и Карамзина был социальным явлением одного порядка: средне-поместное дворянство, отражая тенденции капитализации, культом человеческого чувства, индивидуального "я" противопоставляло свое значение феодальной знати, аристократии. В трагедиях Озерова можно указать много прямых свидетельств отрицательного отношения к "вельможеству" и защиты "простого состояния". "Счастливее стократ, кто в неизвестной доле/ Рождением сокрыт, в своей свободен воле/ И может чувствами души располагать" (из речи Дмитрия Донского Бренскому, д. I. явл. V). Из того же источника идет протест против религиозных суеверий в защиту пантеистического чувства ("Фингал"), против патриархально-бытового гнета (судьба женщины, жалоба Ксении), против условностей понятий долга и морали и тех жестокостей, к которым они приводят. Необходимо отметить однако, что, ведя борьбу против аристократического классицизма, Озеров не сумел полностью преодолеть его влияния. Внешняя 260 форма классической трагедии почти не была изменена Озеров Имена героев, сюжеты и мотивы заимствованы из "героических" эпох истории, классические "три единства" остаются в силе, риторика монологов и диалогов вполне соответствует понятию о "высоком" стиле трагедии, изображение толпы, наличие вестников и многое другое осталось у Озеров в том же виде, в каком он нашел их в классической трагедии конца XVIII в. Эта двойственность в сильнейшей мере отразилась на художественной ценности трагедий Озерова. Еще при жизни Озеров стал предметом борьбы литературных партий. Крепостники, бывшие в то же время и защитниками литературы строгого классицизма, негодовали на Озерова за его "слезливость", за превращение героев в чувствительных любовников. Однако среди стройного хора хвалебных отзывов были критические и даже язвительные реплики. Например, Карамзин назвал трагедию "Фингал" дрянью, а Грибоедов написал пародию "Дмитрий Дрянской". Партия либеральной дворянской молодежи, сильно захваченная влиянием Запада, демонстративно взяла Озерова под свою защиту, и "месть" за Озерова стала знаменем, которое объединило "Арзамас " в борьбе против "Беседы". Громадный успех, который имели в 1810-х и даже 1820-х пьесы Озерова на сцене, и быстрая распродажа нескольких его изданий показывают, что "чувствительность" Озерова находила сочувствие в столичной дворянской публике. Надо впрочем отметить, что успех "Дмитрия Донского", представление которого в театре превращалось в общественное событие, объясняется теми параллелями, которые проводились зрителями между историческими событиями (освобождение Руси от ига татар) и событиями современными (борьба с Наполеоном).

Успех Озерова был недолговременным. Его двойственность, зависимость от классической трагедии скоро были поставлены ему в вину его же защитниками, далеко ушедшими вперед в деле преодоления классицизма. С появлением же исторической и реально-бытовой драмы трагедии Озерова утратили актуальность и остались памятником переходного момента в истории русской драматургии.